Армия и флот императорской россии. Смотреть что такое "Офицеры Генерального Штаба" в других словарях

Подготовка офицеров в Академии Генерального Штаба в России (1856-1914 гг.)

Организация управления армией и внешняя разведка являются важнейшими компонентами сильного государства. Не был исключением в этом и XIX век с его постоянным противостоянием великих держав во всех уголках мира. Одной из таких держав являлась Российская империя, с её огромной территорией и со стремлением иметь своё влияние везде, где это было возможно. Именно в XIX - начале XX вв. в империи происходили постоянные изменения в сторону усовершенствования как подготовки высшего командного состава, так и организации управления армией в мирное и военное время, а так же внешней разведки, которая к началу Первой мировой войны из «зародышевой» формы в начале XIX века превращается в мощную организованную (хотя и не без изъянов) структуру. Наиболее подготовленными к несению службы в разведке и в органах высшего военного управления в России зачастую являлись офицеры, окончившие Академию Генерального штаба (далее – АГШ). ">

В научной литературе данная тема не получила достаточной разработки. Из дореволюционных авторов стоит выделить исследование Н. Глиноецкого, в котором дан очерк развития АГШ до начала 80-х гг. XIX в. В советское время спектр исследований расширился. Появились статьи, в которых изучались различные аспекты подготовки офицеров (преподавание истории, топографическое образование и т. п.). Однако в них не всегда давались объективные оценки, принижалась роль тех или иных личностей в истории АГШ. Российские издания 90-х гг. ХХ – начала ХХI вв. также имеют значительный недостаток в виде пафосности изложения материала, и зачастую их авторы некритически относятся к исследуемым документам.

В качестве источников при написании данной статьи были использованы опубликованные документы, воспоминания офицеров, окончивших АГШ, документы Российского государственного военно-исторического архива (далее – РГВИА).

Исторически сложилось так, что в Российской империи, в отличие, например, от Германии, долгое время не было органа, называемого Генеральным штабом (далее – ГШ). Под ГШ подразумевался прежде всего корпус офицеров, специально подготовленных для несения службы по ГШ. Служба требовала от исполнявших её офицеров специальных знаний и умений. Поэтому в 1832 г. по инициативе генерала А.-А. Жомини и с одобрения императора Николая І была основана АГШ, получившая название Императорская военная академия. Её главной задачей было поставлено “образование офицеров к службе ГШ” и распространение военных знаний в армии. Возглавил АГШ генерал-адъютант И.О. Сухозанет, занимавший пост её директора до 1854 г. и сыгравший немалую роль в том, что подведомственное ему заведение не пользовалось большой популярностью в офицерской среде. Первоначально число принимаемых в АГШ офицеров было установлено в 25 человек. ">

До середины 50-х гг. АГШ находилась в процессе своего становления. Преподававшие в ней профессора самостоятельно разрабатывали читаемые курсы, опробуя их на слушателях; устанавливались формы учебного процесса, причём большое внимание уделялось теории, часто оторванной от практики, что приводило к однобокости подготовки офицерского состава. Не способствовало популярности АГШ и то, что по её окончании офицеры не имели никаких преимуществ в продвижении по службе. Причисление к ГШ осуществлялось лишь на открывавшиеся вакансии квартирмейстеров при штабах корпусов и армий, а попасть на службу в центральные военные учреждения сразу после окончания обучения можно было лишь имея высокопоставленных покровителей. К тому же офицерам ГШ не давали в командование отдельных воинских частей (лишь по производстве в генерал-майоры офицер ГШ мог получить командование бригадой), что делало их зачастую обыкновенными канцеляристами, оторванными от нужд армии. Всё это способствовало снижению количества поступавших в АГШ, а, следовательно, негативно отражалось на комплектовании корпуса офицеров ГШ. Так, за период с 1832 г. по 1850 г. в АГШ поступили 410 человек, а окончили лишь 271. 1851 г. стал ярким показателем кризиса как в подготовке кадров в АГШ, так и в системе подготовки и использования офицеров ГШ в армии в целом. В этом году в АГШ обучались лишь 10 офицеров, а вновь поступивших на 25 вакансий было 7 человек. ">

Поражение в Восточной войне 1853-1856 гг. во многом явилось следствием слабой подготовленности корпуса офицеров ГШ к исполнению своих функций. Низкая практическая подготовка и недостаточное знание военных реалий многими офицерами ГШ и, наконец, недокомплект штабов специально подготовленными кадрами негативно отразились на действиях российской армии. После окончания войны, с 1856 г., начинается серия преобразований, направленных на качественное улучшение подготовки офицеров ГШ и на увеличение их количества. Первым шагом явилась реформа высшего военного образования в целом. Ещё в 1855 г. АГШ была переименована в Николаевскую академию Генерального штаба и вошла (наряду с Артиллерийской и Инженерной академиями) в состав созданной Императорской военной академии, и подчинена начальнику Главного штаба военно-учебных заведений. В 1856 г., для привлечения офицерских кадров в ГШ, были учреждены должности начальников дивизионных штабов и их помощников, комплектовавшиеся штаб- и обер-офицерами ГШ. Штабы дивизий и корпусов было решено комплектовать исключительно офицерами, прошедшими курс АГШ. Все эти меры расширяли возможности применения выпускников АГШ по службе ГШ и призваны были популяризовать службу ГШ в среде офицерского корпуса с целью поднять образовательный уровень последнего. Важным решением стала отмена ограничений на поступление в АГШ. Уже в 1856 г. к приёму явилось 74 офицера – “цифра неслыханная с основания Академии”. ">

Однако во второй половине 50-х гг. преподавание в АГШ, по-прежнему, оставалось недостаточно качественным. От офицеров требовалось заучивание догматических положений, схем, их не приучали к творческому мышлению при решении задач, связанных с реальной боевой обстановкой. По словам учившегося в АГШ в 1854-1856 гг. М.И. Венюкова, под названием “топография”, например, офицеры изучали “только искусство употреблять съёмочные инструменты в поле, но не искусство характеризовать рельеф местности”. Зато большое внимание уделялось внешнему лоску офицеров (форме, выправке, знанию парадного прохождения войск и т. п.). В самой АГШ царила нездоровая моральная атмосфера, во многом являвшаяся наследием как “николаевской эпохи” в целом, так и управления И.О. Сухозанета, в частности. Главное внимание при последнем обращалось на дисциплину, а не на науку. По его словам, “сама наука в военном деле не более, как пуговица к мундиру; мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира”. В своей деятельности директор следовал именно этому принципу, обращая главное внимание на дисциплину и деспотически устанавливая курсы, подавляя при этом инициативу Совета (органа, заведовавшего общим направлением хода обучения) и Конференции АГШ (в неё входили профессора и штаб-офицеры, заведовавшие обучающимися). “Служба (в АГШ – О.Г.) вообще, – писал в своих воспоминаниях М.И. Венюков, – имела характер хождения на задних лапках, причём те, которые преуспевали в этом искусстве, были […] и прочнее других поставлены”. “Естественно, – продолжал тот же автор, – что мы, ученики, научались чуть ли не прежде всего теории штабных интриг […], причём старший класс, естественно, превосходил младший по бесцеремонности происков, так что одни и те же люди, бывшие в младшем классе порядочными товарищами, в старшем уже становились порядочными подлецами”. Все эти черты в дальнейшем переносились и на служебные отношения. “Это была школа интриганов, тем более вредная, что её воспитанники всегда готовились занимать и часто занимали высокие места на государственной службе […]. Происки, лицемерие и измена были привычки армейской жизни”. К сожалению, все эти недостатки окончательно не были устранены даже к началу ХХ в., что весьма негативно отражалось на корпусе офицеров ГШ в течение всего рассматриваемого периода. ">

Цель АГШ оставалась прежней – образование офицеров ГШ и распространение военных познаний. При этом в задачи её входило: “а) приготовлять офицеров собственно для службы ГШ; б) образовывать способных деятелей и впоследствии руководителей государственных геодезических работ и съёмок; в) преподавать известному числу офицеров Михайловской артиллерийской и Николаевской инженерной академий курс высшей тактики и стратегии […]; г) распространять военные познания […]”.

К поступлению в АГШ допускались, за некотоорым исключением, офицеры не моложе восемнадцати лет, “отличные по способностям, трудолюбию, прилежанию к наукам, нравственности и поведению”. При этом поступавшие должны были прослужить в офицерском чине не менее двух лет. Желавшие обучаться в АГШ сначала сдавали предварительные экзамены при корпусных (с введением в 1864 г. военно-окружной системы – при окружных) штабах, после чего выдержавшие экзаменовку, направлялись в Санкт-Петербург для сдачи вступительных экзаменов в АГШ. Система начисления баллов была громоздкой. Поступали в АГШ лишь те офицеры, которые получали по всем экзаменационным предметам средний балл не ниже восьми (при двенадцатибальной системе). Они считались принятыми в Теоретический класс или допускались (если изъявляли такое желание) к переводному экзамену в Практический класс. ">

Занятия в АГШ длились два года. Все преподаваемые дисциплины делились на основные и вспомогательные. К первым относились: тактика начальная и высшая со строевым уставом и практическими занятиями, стратегия и военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия и русский язык. Ко вторым: полевая и долговременная фортификация с практическими занятиями, артиллерия, политическая история, законоведение, иностранные языки. Первый год офицеры обучались в Теоретическом классе (отделении), слушая лекции по основным и вспомогательным дисциплинам. В летние месяцы офицеров обучали топографическим съёмкам на местности. Последнее было особенно необходимо, т. к. будущие офицеры ГШ должны были уметь характеризовать рельеф местности даже не имея под рукой специальных инструментов. Здесь всё зависело от преподавателей и от характера местности, где проводились съёмки. К сожалению, большая часть офицеров “так и оставалась недоразвитой в смысле умения характеризовать снимаемую местность в немногих, более выдающихся, чертах, уходя в подробности”. Тот же М.И. Венюков в качестве примера подготовки офицеров в АГШ приводит пример начальника Военно-топографического отдела Туркестанского военного округа С.И. Жилинского, издавшего в 1873 г. карту российского Туркестана, на которой реки поднимались как горы. По окончании съёмок следовали переводные экзамены в Практический класс, причём переводились туда лишь офицеры, сдавшие все экзамены по первому (средний балл по всем главным предметам не менее десяти, а по вспомогательным не менее девяти, причём “ни в одном из главных предметов не менее девяти баллов, и ни в одном из вспомогательных не менее семи”) и второму (средний балл – не менее восьми и шести соответственно; по русскому языку и тактике обязательно не менее восьми баллов) разрядам. Офицеры, имевшие после сдачи экзаменов более низкие баллы, отчислялись от АГШ в свои полки.

В Практическом классе офицеры под руководством профессоров самостоятельно занимались разработкой заданных тем по военным наукам, составляли разного рода военно-статистические описания, упражнялись в практической съёмке. По окончании второго года обучения и сдачи выпускных экзаменов, офицеры разделялись на три разряда. Окончившие по первому разряду (средний балл по главным предметам не менее десяти, а по вспомогательным – не менее девяти, причём по каждому из главных предметов не менее девяти, а по каждому из вспомогательных не менее семи баллов) при выпуске получали следующий чин и зачислялись в ГШ с правом ношения особого аксельбанта. Через год по прикомандированию к ГШ они могли получить следующий чин, если в течении шести месяцев со дня их выпуска из АГШ “сверстники их, служащие в полках, батальонах или батареях, будут произведены на вакансии в тот чин, который каждый из вышеупомянутых офицеров (ГШ – О.Г.) получил за успехи в науках”. Преимущество это предоставлялось лишь тем офицерам, которые оставались после окончания АГШ на службе в ГШ. Офицеры второго разряда (средний балл по главным дисциплинам не менее восьми, а по вспомогательным – не менее шести; при этом по русскому языку и тактике обязательно не менее восьми баллов) зачислялись в ГШ только по собственному желанию. Повышение в чине предусматривалось лишь для офицеров артиллерии и инженерных войск. Офицеры гвардии приобретали старшинство в своём прежнем чине. Наконец, офицеры, окончившие АГШ по третьему разряду (средние баллы ниже восьми и шести соответственно)отчислялись к прежним местам службы и в ГШ зачислены быть не могли. ">

Особая подготовка офицеров производилась на Геодезическом отделении АГШ. Это отделение было открыто в 1854 г., а в 1856 г. было утверждено Положение о нём, согласно которого отделение имело целью “образовать способных деятелей и впоследствии руководителей государственных геодезических работ и съёмок и в то же время приготовить их к службе по ГШ”. Приём офицеров производился через год по двенадцать человек. Однако на первых порах это правило нарушалось. В 1854 г. на Геодезическое отделение поступило три офицера, в 1856 – ещё три сразу на второй курс, таким образом, в 1856 г. окончили двухгодичный курс в АГШ и направлены в Пулковскую обсерваторию шесть офицеров. Офицеры, обучавшиеся на Геодезическом отделении, освобождались от изучения вспомогательных наук и слушали следующие курсы: 1) в Теоретическом классе: а) (вместе с остальными офицерами) тактику, военную администрацию, высшую геодезию, топографию, занимались черчением; б) (в меньшем объёме) военную историю; в) (отдельно от остальных офицеров) курс сферической и практической астрономии; 2) в Практическом классе: а) (вместе с прочими офицерами) историю новейших походов, стратегию, военную статистику; б) (в меньшем объёме) решали задачи по тактике и военной администрации; в) (отдельно) высшую геодезию и занимались геодезическими вычислениями, картографическими работами и черчением. По окончании двухгодичного курса в АГШ все офицеры Геодезического отделения, окончившие по первому и второму разрядам (правила разделения по разрядам были те же, что и у остальных офицеров, с тем лишь отличием, что к числу главных предметов для офицеров Геодезического отделения относилась ещё и астрономия), командировались в Николаевскую главную обсерваторию, сохраняя все права и преимущества, предоставлявшиеся при выпуске офицерам ГШ. При обсерватории офицеры обучались ещё два года, слушая курс высшей геодезии с применением его на практике. По окончании курса при обсерватории вместо экзамена офицеры разрабатывали решение больших геодезической или астрономической задач (письменно и посредством производства наблюдений). Эти задачи с аттестацией профессора и с заключением директора обсерватории затем направлялись к начальнику АГШ для доклада начальнику Главного штаба по военно-учебным заведениям. Окончившие полный курс Геодезического отделения офицеры зачислялись в особый разряд офицеров Корпуса военных топографов (далее – КВТ) – геодезистов. Основными их задачами были производство геодезических и астрономических работ, организация и управление этими работами в КВТ. При этом геодезисты числились и по ГШ. ">

В целом, основные изменения в подготовке офицеров в АГШ до начала 60-х носили экспериментальный характер, однако показали необходимость их дальнейшего проведения с целью подготовки высококачественных кадров штабных работников и военачальников. ">

С вступлением в 1861 г. на должность военного министра Д.А. Милютина в среде военного руководства России возобладала точка зрения, что АГШ должна “сделаться аппликационной школой”, по подобию французской. Предполагалось, что АГШ должна выпускать офицеров, которые не только хорошо знают теорию военного дела, но и умеют практически решать сложные вопросы управления войсками, мыслить соответственно складывающимся обстоятельствам. Поэтому в системе подготовки офицеров ГШ произошли новые изменения. Начало новой эпохи в жизни АГШ ознаменовалось назначением в 1862 г. на пост её начальника генерал-майора А.Н. Леонтьева. В ходе общей реформы ГШ в 1863 г. была ликвидирована Императорская военная академия. АГШ была выделена в самостоятельное военно-учебное заведение и переподчинена генерал-квартирмейстеру Главного штаба Е. И. В. (с ликвидацией последнего в 1865 г. – начальнику Главного штаба (далее – ГлШ)). Её основной задачей стала подготовка офицеров для службы по ГШ. Были повышены требования при приёме в АГШ. В частности, желавшие поступить в академию офицеры должны были иметь стаж службы в войсках не менее четырёх лет, из которых не менее двух – на строевых должностях. Время, проведённое офицерами в отпусках, или при исполнении нестроевых должностей или должностей личных адъютантов, из расчёта исключалось. К тому же начальники частей, где служили желавшие поступить в АГШ офицеры, должны были представлять в АГШ характеристики о нравственности офицеров, их усердии в службе и пр. Военным министром была поставлена задача “дать офицерам ГШ более средств к ближайшему ознакомлению со службою войск, их бытом и потребностями, а с другой стороны, приобрести в них хорошо подготовленных деятелей по всем частям военной администрации”. Таким образом, АГШ должна была превратиться в узкоспециализированное военно-учебное заведение. Этим было вызвано и уменьшение числа принимаемых в неё офицеров.Уставом 1868 г. их количество было ограничено пятьюдесятью. Всего же в АГШ должно было обучаться 100 человек (из них 20 – на Геодезическом отделении). В дальнейшем это число было пересмотрено в большую сторону, прежде всего из-за недостатка офицеров ГШ, т. к. вышедшее в 1865 г. “Положение для ГШ” расширило круг применения последних, дав им право занимать должности не только по штату и по ГШ. Если в период с 1855 г. по 1860 г. АГШ окончили 268 человек (включая и отчисленных по различным причинам), то с 1861 г. по 1865 г. – 240, а с 1866 г. по 1875 г. – лишь 214. Этот недокомплект негативно сказался перед войной 1877-1878 гг. с Турцией, когда АГШ вынуждена была произвести ускоренный выпуск офицеров для замещения вакансий в штабах воинских частей и соединений. ">

Направленность АГШ на подготовку исключительно офицеров ГШ вызвала и пересмотр преподавания основных дисциплин. В 1865 г. тактика, стратегия и военная история были объединены в рамках одной кафедры военного искуства. Было устранено деление тактики на низшую и высшую, увеличено количество часов на её преподавание, значительно большее внимание стало уделяться вопросам воспитания войск. Читавший тактику в 1860-1869 гг. М.И. Драгомиров основной упор делал не на заучивание слушателями правил для действий, а на исследование, развивая у них способность к творческому мышлению. Все изучаемые дисциплины по-прежнему делились на основные и вспомогательные. К первым относились: тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия, картография и топография. Ко вторым: сведения из артиллерии, инженерного дела, политическая история и языки. При этом количество профессоров было сокращено с восемнадцати до четырнадцати. Курс Геодезического отделения был усилен физико-математическими дисциплинами. Прием слушателей сюда производился через год, но не по 12, а по 10 человек. В программе появился новый курс – картография, причём при её изучении предпочтение отдавалось практическим занятиям. Офицеры занимались картографическими работами в разных частях империи и вне её (составление карты Средней Азии, Европейской Турции, орографической карты России и др.). В целом, выпускники Геодезического отделения пореформенного периода были подготовлены лучше своих предшественников. Именно в 60-80 е гг. отделение окончили такие в будущем известные исследователи, как А.А. Тилло, К.В. Шарнгорст, И.И. Померанцев, Д.Д. Гедеонов и др. В 1866 г. для офицеров, окончивших АГШ, был введён особый нагрудный знак в виде государственного герба в серебрянном лавровом венке. ">

Усиление практической стороны подготовки офицеров в АГШ выразилось во введении в 1869-1870 учебном году дополнительного полугодичного курса. Окончившие два курса офицеры переводились на третий, где за полгода они должны были сомостоятельно разработать и устно защитить две темы по военной истори и военному искусству, а также письменно – по стратегии, статистике и администрации. Одновременно, в связи с расширением программ по стратегии и тактике, в курс обучения была включена военная игра как метод практического обучения офицеров способам вождения войск в условиях боевых действий. Все вышеизложенные нововведения способствовали улучшению качества подготовки будущих офицеров ГШ. При этом количество слушателей АГШ сохранялось небольшим ввиду жёсткого отсева при вступительных экзаменах и в ходе обучения. Так, в начале 1869-1870 учебного года в АГШ было 70 офицеров, из которых в течение года 4 были отчислены, 27 окончили дополнительный курс, а вновь поступили в 1870 г. 27 человек, и т. о. к началу 1870-1871 учебного года в АГШ состояло по-прежнему 70 офицеров. А в августе 1873 г. на приёмный экзамен явились 43 офицера, из которых 13 не сдали его, таким образом число поступивших ограничилось 30. ">

В начале 70-х гг. был внедрён ещё ряд нововведений, призванных усилить практическую подготовку офицеров к будущей службе по ГШ. С 1873 г. стали практиковаться полевые поездки офицеров ГШ, в которых участвовали и офицеры артиллерийских и инженерных войск. Поскольку в военное время офицер ГШ “должен явиться с возможно большим навыком в рекогносцировках различного рода, в оценке местности, ориентировке на ней, то именно в этом и надо практиковать его в мирное время”, – писал в одной из своих работ известный военный историк Н.П. Глиноецкий. Кроме вышеуказанных целей, полевые поездки предназначались для сбора на месте сведений для составления обзоров российских границ, как наиболее вероятных театров военных действий. Полевые занятия продолжались около трёх недель и являлись хорошим методом обучения молодых офицеров ГШ ориентировке на местности, управлению ходом предполагаемого сражения, взаимодействию отдельных родов войск на поле боя. Первая такая поездка в составе пяти партий (от ГлШ, Варшавского, Виленского, Киевского и Кавказского военных округов) состоялась в 1873 г. Важным нововведением, позволявшим приблизить будущих офицеров ГШ к нуждам армии и дать им возможность развить свои тактические способности, стал приказ по военному ведомству от 14 августа 1872 г. Этим приказом каждый офицер ГШ по окончании АГШ был обязан в течение года командовать ротой или батальоном, либо эскадроном или дивизионом в кавалерии. В дальнейшем, правда, исполнение данного приказа породило сложности. Многие офицеры, не желали командовать ротой (эскадроном), поскольку роль командира здесь требовала активного участия. Поэтому такие офицеры дожидались производства в штаб-офицеры, занимая должности адъютантов, после чего получали в командование сразу батальон (дивизион), где должность командира не требовала больших затрат энергии. Такое положение не могло устраивать военное руководство страны. Приказом №236 по военному ведомству за 1873 г. было установлено, что до зачисления на должности командиров полков и начальников дивизионных штабов офицеры ГШ обязаны командовать ротами, эскадронами или батареями один год. Таким образом, желавшие продолжить офицерскую карьеру вынуждены были предварительно познакомиться со службой обер-офицерских чинов армии, что зачастую в лучшую сторону отражалось на их подготовке к занятию в будущем высоких командных постов. ">

Наконец, в 1871-1872 учебном году были окончательно пересмотрены и утверждены все программы академического курса. В число главных предметов вошли: военная история, стратегия, тактика (теоретическая и полевая (занятия военной игрой)), военная статистика, геодезия и картография, черчение и съёмка. К вспомогательным относились: фортификация, артиллерия, политическая история, физическая география, русский язык, иностранные языки (французский, английский, а с нового учебного года – немецкий), верховая езда. Занятия на дополнительном курсе включали в себя устные ответы на две темы (по военному искусству и военной истории) и решение в письменной форме стратегической задачи. ">

Таким образом, преобразования середины 60-х – начала 70-х гг. хотя и привели к сокращению числа выпускавшихся из АГШ офицеров ГШ, но значительно повысили качество их подготовки. В целом, эпоха пребывания Д.А. Милютина на посту военного министра, а А.Н. Леонтьева – на посту начальника АГШ (1862-1878 гг.) по праву считается эпохой наивысшего расцвета АГШ. В это время она стала военно-научным центром империи, поскольку здесь преподавали ведущие профессора и учёные. Так, работа профессора кафедры военной истории и стратегии Н.С. Голицина “Всеобщая военная история” стала первым не только в России, но и в Европе научным трудом подобного рода. Учебники и труды профессоров АГШ Г.А. Леера, М.И. Драгомирова, И.В. Левицкого по стратегии и тактике, Н.Н. Обручева по статистике, А.К. Пузыревского по военной истории, И.М. Зайцева по военной администрации являлись образцовыми для своего времени. Офицеры ГШ, получившие образование в АГШ в 60-е – середине 70-х гг., значительно отличались в лучшую сторону от своих предшественников. Развитое творческое мышление, опыт командования низшими звеньями армии, инициатива – всё это выгодно отличало их. Именно на этих офицерах ГШ лежало дальнейшее совершенстование войск и проповедование новых взглядов на развитие армии и военного дела в печати. “В мирное время, – говорил М.И. Драгомиров, – офицеров надо учить тому только, что нужно для войны”. В 60-х – 70-х гг. АГШ строго придерживалась этого принципа, и лучшим показателем результатов такой подготовки офицеров ГШ стала российско-турецкая война 1877-1878 гг., где корпус офицеров ГШ проявил свои лучшие способности, во многом обеспечив успех российской армии. Однако эта война выявила и недостатки в подготовке офицеров ГШ. В частности, при мобилизации обнаружилась нехватка офицеров на должности по ГШ. Ускоренный выпуск из АГШ позволил ликвидировать недостаток, но уже в конце войны проявилась тенденция к увеличению количества слушателей АГШ и допуска в неё офицеров – участников боевых действий. Этим был вызван циркуляр по ГлШ №42 от 11 февраля 1878 г., в котором рекомендовалось допустить в текущем году к поступлению в АГШ офицеров Действующей армии, прослуживших в офицерских чинах не менее четырёх лет (а год на войне считался за два), а ближайшим начальникам последних содействовать своим подчинённым во всём.

В целом, смена руководства в АГШ и в военном министерстве в конце 70-х – начале 80-х гг. привела и к постепенной смене приоритетов в отношении АГШ. В последующие годы наблюдалось постепенное возвращение к преобладанию принципа, что АГШ должна являться очагом распространения военных знаний в армии. Не удивительно, что в 80-90-е гг. наблюдался рост числа окончивших её (в 1876-1880 – 238 человек, в 1881-1885 – 292, в 1886-1890 – 256). Приём в АГШ был увеличен до 100 офицеров, при сохранении старых преподавательских штатов, что привело к ухудшению качества практических занятий обучающихся. В 1883 г. было принято решение принимать в АГШ офицеров, прослуживших в чине уже не менее трёх лет, из которых два года – обязательно в строю, а с 1884 г. к поступлению в АГШ стали допускаться офицеры в звании до поручика гвардии и штабс-капитана армии включительно. Однако о том, что определённой линии в реформировании преподавания в АГШ и в подготовке офицеров ГШ не было, свидетельствует последовавшее в 1887 г. уменьшение количества принимаемых до 70 человек. При этом популярность АГШ в среде армейского офицерского корпуса оставалась весьма высокой. Прежде всего потому, что служба по ГШ во многом способствовала быстрому продвижению по службе. К началу 90-х гг. число офицеров, выдержавших приемные экзамены в АГШ превышало количество имевшихся вакансий. Так, в 1890-1892 гг. в среднем на 70 мест приходилось 150 офицеров.

1889 год стал переломным в истории АГШ. Место начальника, вместо занимавшего этот пост с 1878 г. М.И. Драгомирова, занял генерал от инфантерии Г.А. Леер – в 60-70-е гг. выдающийся военный учёный в области стратегии и философии войны. Однако, как заметил окончивший АГШ в 1899 г. А.И. Деникин, “старился учитель, – […] старились и приёмы военного искусства, насаждаемые Академией, отставали от жизни”.

Ещё в конце 60-х гг. конференция АГШ, обеспокоенная уменьшением количества абитуриентов, обратилась за разъяснением причин подобного положения к начальникам войсковых частей и соединений. Большинство из них указывало на то, что основной причиной является увеличение срока предварительной службы до четырёх лет, “т. к. четыре года эти служат преимущественно к тому, что офицеры отвыкают от занятий науками”. Тем на менее, изменения срока предварительной службы в чине не последовало. Лишь в 1883 г. срок выслуги в чине был уменьшен до трёх лет. На основе Положения 1893 г. цели АГШ вновь поменяли местами. На первое место было поставлено распространение военного образования среди офицеров армии. Поэтому произошли изменения и в правилах приёма и обучения офицеров. Два класса АГШ были предназначены для распространения высших военных знаний в армии в целом, а дополнительный курс – специально для подготовки офицеров ГШ. Общее число обучающихся офицеров было доведено до 314 человек (включая и 14 человек на Геодезическом отделении (приём по 7 человек через год)). Выпуск из АГШ положено было проводить по окончании двух классов. Окончившие их офицеры получали высшее образование, право на ношение нагрудного знака и право на ускоренное производство в штаб-офицеры. Лучшие выпускники переводились в третий класс а окончив его и пройдя цензовое командование, зачислялись в ГШ.

Сначала желавшие поступить в АГШ сдавали предварительные экзамены при штабе военного округа, в котором они проходили службу. После успешной сдачи следовали вступительные экзамены в самой АГШ. Оценивание производилось по принятой ещё в 50-е гг. двенадцатибальной системе. Отсев был весьма жёстким. По словам А.И. Деникина, он выражался приблизительно следующими цифрами: держало экзамен по округам 1 500 офицеров, на экзамен в АГШ допускались 400-500, поступали 140-150, на третий курс переходили 100, из них причислялось к ГШ 50. Но это не отпугивало поступавших. Окончание АГШ открывало широкую дорогу для службы не только по военному ведомству, но и по ведомству внутренних дел и даже народного просвещения. Академический дух, описываемый в середине 50-х гг. М.И. Венюковым, во многом сохранился и в конце века. “Обширная сеть из протекций, родственных связей, дружеских отношений, знакомств, интриг и прямой подлости была связана с поступлением в академию и обучением в ней”, – писал в своих воспоминаниях учившийся в АГШ в 1895-1898 гг. А.А. Самойло. “Здесь расцветали и разносились по всей армии чувства, ничего общего не имевшие с крепкой товарищеской спайкой, доверием и уважением к ГШ как “мозгу” армии”. Об академической жизни, как о борьбе за существование, говорит в своих воспоминаниях и А.И. Деникин. Возможно, именно поэтому в армии к генштабистам многие относились чуть ли не с презрением или с плохо скрываемой завистью. За ними прочно установилось прозвище “моментов” из-за пристрастия многих из них к выражениям типа “надо поймать момент”, “это момент для атаки” и т. п. Второе их прозвище – “фазаны” – привилось, видимо, из-за яркой парадной формы.

Преподаваемые дисциплины сохраняли прежнее разделение на основные и вспомогательные. В 1898 г. в число первых была введена история военного искусства России. Третий курс включал в себя самостоятельную разработку трёх тем, полученных по жребию: одну – по теоретической разработке какого-нибудь военного вопроса; другую – по самостоятельному изучению какой-либо кампании; третью – по самостоятельной разработке какой-либо стратегической операции на заданном театре военных действий. По каждой теме офицер делал перед комиссией из профессоров АГШ сорокапятиминутный доклад, используя при этом подготовленные им заранее карты, чертежи, таблицы и т. п.

Главными недостаткам АГШ к началу ХХ в. были академичность большинства основных курсов, оторванность их от практики, а также сложная система оценивания знаний, в которой учитывались при начислении среднего балла даже десятые и сотые доли баллов, что давало возможность отдельным преподавателям, искусственно занизив оценку по своему предмету, разрушить судьбу чем-то не угодившего им офицера даже на последнем году обучения. Отсталость курсов проявлялась, например, в том, что изучая военную историю России, слушатели не имели представления о последней российско-турецкой войне 1877-1878 гг., поскольку она в плане не предусматривалась. Ещё одной “особенностью” академического образования была “страсть к красивой отделке чертежей и схем, нередко без учёта их внутреннего смысла”. ">

К концу 90-х гг. назрела необходимость преобразования академических курсов и преподавания в АГШ в целом. Этим было вызвано создание Комиссии для определения статуса АГШ. В результате работы Комиссия пришла к выводу, что необходимо увеличить специальную подготовку с целью превращения АГШ в школу офицеров ГШ с ограничением количества слушателей. АГШ должна была подготавливать то количество офицеров, которое было необходимо на данный момент. ">

В начале ХХ в. в АГШ на всех курсах (включая и Геодезическое отделение) обучались в среднем по 330-340 офицеров, имелась обширная библиотека. Для АГШ был построен комплекс зданий на Преображенском плацу в Санкт-Петербурге. Однако колебания в среде военного руководства империи при определении статуса АГШ, частые смены начальников, исповедовавших порой совершенно противоположные взгляды, отрицательно сказались на качестве подготовки офицеров ГШ. К тому же атмосфера АГШ оказывала негативное влияние на моральный облик оканчивавших её офицеров, для которых “были весьма характерны разъедавшие эту среду интриги и высокомерие”. Плохое влияние на воспитание офицеров оказывало и то, что выходцы из знатных родов пользовались (вне зависимости от их профессиональных качеств) поблажками как при обучении, так и при зачислении на командные посты. В 1898 г. на пост начальника АГШ был назначен генерал-лейтенант Н.Н. Сухотин. Он попытался разрушить систему преподавания военной науки, которая долгое время воспитывала генштабистов-теоретиков, терявшихся при первом же соприкосновении с практикой. Он увеличил число и значение полевых поездок летом и тактических задач зимой. Однако здесь он натолкнулся на скрытое сопротивление старой профессуры. В 1901 г. Н.Н. Сухотина сменил генерал от инфантерии В.Г. Глазов, который, выполняя указания военного министра об уменьшении нагрузки на обучаемых офицеров, по существу свёл на нет все положительные начинания своего предшественника, предельно сократив объём практического курса на втором году обучения. Вновь произошла переориентация АГШ на подготовку офицеров преимущественно к службе по ГШ, при этом сохранялся академизм большинства курсов. Вот как оценивал академическое образование окончивший АГШ еще при Н.Н. Сухотине А.А. Игнатьев: “При всех её недостатках, академия всё же готовила бесспорно квалифицированные кадры знающих и натренированных в умственной работе офицеров. Бесспорно, деятельность Сухотина сказалась, и наш выпуск был, во всяком случае, более подготовлен к боевой работе, чем предыдущие. Мы были невеждами в социальных вопросах. В военном отношении наше сознание было отравлено позиционными, пассивно-оборонительными тенденциями. Мы не вполне были ориентированы в современных технических средствах войны”. Эта неподготовленность в дальнейшем не замедлила проявить себя в период российско-японской войны 1904-1905 гг. ">

Война 1904-1905 гг. стала “моментом истины” для АГШ. Поражение России в ней было во многом обусловлено недостатками в подготовке офицеров ГШ. Особенно много нареканий вызывали составленные перед войной топографические карты театра боевых действий, а неудовлетворительная организация военной разведки (как до войны, так и во время её) привела к тому, что армия и военное руководство имело мало достоверных сведений о противнике. После войны были созданы две комиссии (при АГШ и ГШ) с целью выяснить причины недостатков и определить формы и методы подготовки офицеров. Несмотря на то, что было признано, что подготовка преподавания страдает излишней теоретичностью, а курсы стратегии и тактики явно устарели, меры к исправлению сложившейся ситуации приняты не были. Единственным изменением стало введение в 1907 г. письменных экзаменов для поступления в АГШ при окружных штабах. Причиной инертности, видимо, была очередная смена руководства АГШ. В январе 1907 г. генерала от инфантерии Н.П. Михневича, активно пытавшегося разобраться в причинах кризиса подведомственного ему заведения, сменил на посту начальника генерал-лейтенант Д.Г. Щербачёв. К тому же неустойчивым было положение ещё одного сторонника реформ – начальника Главного управления ГШ генерал-лейтенанта Ф.Ф. Палицина. Постоянные перестановки и борьба за власть в среде высшего военного руководства сыграли плохую роль в деле реформирования подготовки офицеров ГШ. ">

В конце 1908 – начале 1909 гг. произошла очередная серия изменений в высшем военном руководстве страны. Новым военным министром стал генерал В.А. Сухомлинов. Человек, не лишённый способностей, он отличался властолюбием и вместе с тем поразительным легкомыслием, однако своей бодростью и неизменным оптимизмом нравился императору Николаю ІІ. Бывшее с 1905 г. независимым от Военного министерства, Главное управление ГШ (в ведении которого находилась и АГШ) с 1908 г. вновь было включено в состав последнего, а начальник ГШ подчинён военному министру. Всё это сказалось и на АГШ. В конце июля 1909 г. было высочайше утверждено новое положение об АГШ. Она переименовывалась в Императорскую николаевскую военную академию. Само название позволяет судить о главном назначении данного высшего военного учебного заведения – давать офицерам российской армии высшее военное образование. Помимо этого, АГШ должна была комплектоваться офицерами, окончившими её по первому разряду. Корпус офицеров ГШ должен был развивать трудами профессоров военную науку, а также распространять литературно-учёными работами военные знания в армии (приказ по военному ведомству № 344 от 31 июля 1909 г.). АГШ подчинялась начальнику ГШ. Штат обучающихся был определён в 314 человек, причём ежегодно должно было приниматься число офицеров, недостающее до комплекта. Приём в Геодезическое отделение осуществлялся через год, не более семи офицеров. Обучение длилось два года и девять месяцев: младший и старший годичный классы и дополнительный девятимесячный курс. На Геодезическом отделении обучение продолжалось четыре года: по году в младшем и старшем классах и два года практического обучения при Николаевской главной обсерватории в Пулкове. Окончившие его прикомандировывались к Топографическому управлению Главного управления ГШ. Такое положение сохранялось до 1912 г., когда последовало изменение статуса окончивших Геодезическое отделение офицеров. Приказом № 497 от 10 сентября, по окончании полного четырёхгодичного курса по первому разряду они зачислялись в Корпус военных топографов, в разряд геодезистов. Окончившие по второму разряду отчислялись в свои части. При этом все они пользовались правом на ношение шитья ГШ на мундирах и ускоренным чинопроизводством. Эта мера должна была усилить Корпус военных топографов офицерами с высшим военным образованием. ">

Был расширен академический курс АГШ. Он включал в себя преподавание следующих предметов: стратегия, тактика, служба ГШ, военная история, общая история военного искусства и в России, общая военная администрация, военная статистика, сведения по артиллерийской и инженерной части, военно-морское дело, геодезия и картография, съёмки с черчением, политическая история и иностранные языки. Кроме того, офицеры обучались верховой езде, а в летние месяцы занимались полевыми съёмкой и тактическими занятиями. На Геодезическом отделении к основным предметам добавлялись астрономия (теоретическая и практическая), геодезия (высшая и низшая) и физическая география. В АГШ могли читаться и необязательные курсы. Права офицеров при выпуске определялись разрядами: первый – для получивших в общей сложности от десяти баллов и выше; второй – менее десяти баллов. Лучшие из окончивших курс, награждались медалями: золотой, большой и малой серебрянными, и их имена заносились на почётные доски. Окончившие полный курс АГШ приобретали права: на ношение знака, на получение годового оклада жалования, на четырёхмесячный отпуск с сохранением содержания (кроме офицеров гвардии), право на перевод в другие части и роды войск и на очередные ордена (окончившие АГШ по второму разряду не могли быть награждаемы орденами). Окончившие по первому разряду офицеры должны были отбывать лагерный сбор в условиях службы ГШ, после чего отчислялись в свои части. Окончившие по второму - отчислялись в части сразу по окончании АГШ. За каждый год обучения в АГШ офицеры должны были прослужить в армии полтора года. Напраленность обучения, определение объёма преподавания тех или иных предметов и т. п. были возложены на Конференцию АГШ, в состав которой входили все преподаватели АГШ, её начальник и начальник ГШ, имевший право решающего голоса. При АГШ имелись канцелярия, хозяйственный комитет, манеж для обучения верховой езде, библиотека, Суворовские церковь и музей. Помимо этого, при АГШ имелись интендантский курс (в 1912 г. преобразован а Интендантскую академию) и курс восточных языков (открыт в 1883 г. при курсе восточных языков Министерства иностранных дел, первый выпуск в 1886 г.). За период с 1900 по 1914 гг. количество слушателей АГШ колебалось от 283 (в 1905 г.) до 355 (в 1910 г.) человек. ">Несмотря на все недостатки, АГШ давала оканчивавшим её офицерам широкое военное образование и весьма солидную базу для дальнейшего совершенствования полученных знаний. Популярность АГШ в армии оставалась в начале ХХ в. высокой, а расширение приёма офицеров в АГШ позволяло снабжать вооружённые силы России высококвалифицированными офицерами. Так, в 1908 г. среди командующих военными округами окончившие АГШ составляли 70 %, среди командующих армейскими корпусами – 53 %, начальников пехотных дивизий – 51,7 %, кавалерийских дивизий – 36,4 %, командиров отдельных бригад – 33,7 %, линейных бригад – 21,7 %, командиров пехотных полков – 27,2 %, командиров кавалерийских полков – 13,7 %, командиров казачьих полков – 3,5 %. К началу Первой мировой войны из 36 командиров корпусов АГШ окончили 29; из 51 начальника дивизий с высшим военным образованием 46 окончили АГШ; из числа командиров полков с высшим военным образованием 59 человек (или 39 %) получили его в АГШ. Таким образом, с одной из задач – распространение высшего военного образования среди офицеров армии – АГШ справлялась успешно. ">

В целом, можно сказать, что АГШ с 1856 г. по 1914 г. прережила несколько этапов своего существования. При этом менялся взгляд на профиль АГШ. Вначале это была высшая школа для подготовки офицерских кадров и кадров для ГШ. В 60-70-е гг. АГШ стала рассматриваться исключительно как источник пополнения корпуса офицеров ГШ, что вызвало уменьшение количества принимавшихся в неё офицеров, но повысило качество выпускников. В конце 80-х-90-е гг. АГШ вновь приобретает статус высшего военного учебного заведения предназначенного прежде всего для распространения высшего военного образования в армии. Однако академичность и теоретичность читаемых в ней курсов, отсталость их от новых веяний в военном искусстве, а также борьба и интриги в среде военного руководства страны в конце 90-х гг. ХІХ в. – в первые гг. ХХ в. привели к тому, что выпускники АГШ (особенно призванные нести службу по ГШ) часто мало соответствовали возлагаемым на них обязательствам. Российско-японская война стала толчком для новых реформ, непосредственно затронувших АГШ. Были окончательно определны её приоритеты – распространение высших военных знаний в армии и подготовка офицеров ГШ. К началу Первой мировой войны АГШ являлась центром военно-научной жизни России со стройной системой подготовки кадров. Многие из её выпускников проявили себя как талантливые военачальники и государственные деятели. В заключение уместно привести здесь слова одного из таких выпускников АГШ – А.И. Деникина: “Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она (АГШ – О.Г.) всё же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружала весьма серьёзно тех, кто хотел продолжить работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель всё-таки жизнь”. "> ">

Canadian American Slavic Studies. – 2005. – Vol. 39. – № 2-3. – Р. 137-157

Примечания

ДВА БОЯ…ДВЕ АТАКИ… Воспоминания офицера Генерального штаба…

….. А утром предстояла атака. Я решил понаблюдать, как действует 122-й стрелковый полк, первым прибывший к месту сосредоточения. Он должен был наступать в районе населенного пункта Елагино, в полосе 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, обескровленной в предыдущих боях.

Едва забрезжил рассвет и потускнели звезды, мы с командиром полка поднялись на чердак дачного дома среди высоких елей на краю леса. Вдоль опушки суетились командиры подразделений, вытягивая цепи бойцов. Люди в маскхалатах поверх полушубков были еще едва различимы. Но вот и краешек солнца показался в морозном тумане.

Цепи зашевелились, пошли: за каждым бойцом тянулась полоска в глубоком снегу. А снег был голубовато-белый, девственно-чистый, а поле ровное-ровное, без кустарника, без бугорков, без укрытий. Вдали виднелись высотки-холмы, поросшие молодым березовым лесом. Там - противник. За холмами, недоступная взору, тянулась железная дорога, связывавшая немцев в Наро-Фоминске с их тылом. Латыши, то есть, извините, подразделения Латышской дивизии, должны были перерезать эту дорогу. Я понимал то, что еще не осознал, наверное, командир полка: фашисты ничего не пожалеют, чтобы сохранить для себя эту жизненную артерию.

Между тем бойцы шли, как на учении, несколькими длинными, во все поле, цепями, умудряясь выдерживать даже некоторое равнение. Враг молчал. Полная тишина. Напряжение нарастало. Вот цепи на середине поля. Чего ждут фашисты? Неужели покинули рубеж?!

И тут грянули взрывы. Не выстрелы, только взрывы. Взметнулись черные комья, окутанные серым дымом. Наступающие попали на минное поле. Замедлилось движение, особенно в центре. Некоторые бойцы останавливались, залегали, другие выбирались на следы ушедших вперед командиров, цепи разомкнулись, преобразуясь в коротенькие колонны-цепочки.

Я резко спросил, была ли проведена разведка, на что командир полка огорченно ответил: только на левом фланге, больше не хватило времени. Упрекать его не было смысла.

Белое поле, как язвами, покрылось черными воронками, в бинокль видны были на снегу большие красные пятна. И лежащие люди. Не поймешь, кто живой, кто мертвый. А немцы, дождавшись, когда наши втянулись на минное поле, ударили из минометов и винтовок. Пулеметов у них, к счастью для нас, оказалось мало. Зато минометчики били прицельно, расстреливая тех, кто пытался двигаться. Люди зарывались в снег. Гибли без пользы. Мины вокруг, на земле. Мины с характерным мяукающим звуком сыпались сверху. Жуткая ситуация для коченевших в снегу бойцов. Как сказал фронтовой поэт:

Снег минами изрыт вокруг

И почернел от пыли минной.

Разрыв - и умирает друг,

И смерть опять проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним идет охота.

Будь проклят сорок первый год

И вмерзшая в снега пехота.

Да, будь проклят этот год с его страшной фронтовой зимой! И во веки веков пусть славятся наши воины, одержавшие победу в великом сражении!

Командир полка уже не управлял боем, утратил связь с залегшими подразделениями. Но там, в цепях, под огнем, нашлись мужественные командиры, опытные бойцы, принявшие правильное решение. А оно могло быть только одно: хочешь жить - броском вперед, на сближение с врагом, чтобы выйти из-под обстрела, чтобы с ненавистью - штык в горло! И пошли, побежали бойцы по склонам высот вверх; первая, поредевшая, волна захлестнула немецкие траншеи, исчезла из вида, но за первой волной накатилась вторая, и приближалась уже третья волна, не понесшая потерь от минометов.

Сигнальные ракеты взлетели над березняком, показывая, что холмы в наших руках. Характер боя изменился. Немцы били теперь по оставленным позициям, готовя контратаку. Подключилась их артиллерия. Снаряды крупных калибров рвались на опушке леса и глубже, в наших тылах. Командиру полка нечего было противопоставить фашистам, вся артиллерия Латышской дивизии находилась еще в пути. Я посоветовал вывести в захваченные траншеи пулеметные роты, не участвовавшие в атаке (в трех пульротах полка насчитывалось восемнадцать станкачей), чтобы надежно закрепиться на высотах. А пехоту проталкивать дальше - к железнодорожной насыпи, к путевым сооружениям. Там она меньше будет страдать от вражеского огня. Командир полка не понял меня, пришлось пояснить: контратаковать немцы, безусловно, будут, но снаряды и мины кидать на железнодорожное полотно не станут. Оно им нужно неповрежденное. У них в Наро-Фоминске эшелоны с боеприпасами, с техникой, вагоны с ранеными.

Позже я узнал, что так оно и было. В тот день узкая полоса возле железной дороги двенадцать (!) раз переходила от одних к другим. Полк потерял треть личного состава, причем большинство в первой атаке через минное поле. Получил ранение и выбыл из строя командир Латышской дивизии. Погиб комиссар дивизии. Трудным был тот бой, но люди выдержали испытание. Вскоре дивизия будет преобразована в гвардейскую…

….я подумал о том, что давно не был на передовой, слежу за событиями из высоких штабов и как-то утратил ощущение реальной войны. Попросил подбросить меня на передовую, никого не предупреждая, ничего не подготавливая, чтобы все как есть. В ту пору шли бои местного значения. Полк, в который мы приехали, день за днем продвигался на несколько километров. И опять был чердак - в кирпичном доме под красночерепичной крышей, но не на краю леса, а на окраине маленькою разбитого городка. И было просторное заснеженное поле, за которым виднелись какие-то постройки, наполовину рухнувшая заводская труба. Оттуда постреливали немцы.

Командир батальона, капитан лет двадцати пяти, обосновавшийся на чердаке, не очень-то обрадовался, когда привалило начальство - со мной были командир полка и еще три офицера. Давно известно: чем больше руководителей, тем хуже. Стесненно чувствовал себя капитан. Сухо доложил обстановку. Здесь мы - там немцы. К двадцати четырем приказано взять маслозавод. Обороняется пехотная рота с тремя орудиями. На ее флангах - фольксштурм. Утром к немцам прибыло подкрепление неустановленной численности. Перед самим заводом, где труба, - минное поле. Определив во мне главную фигуру, залетного гостя (по слишком уж аккуратной, «столичной» форме, по солидному возрасту), капитан вежливо, но решительно попросил тех, кому "необязательно здесь находиться", покинуть чердак, а то одним случайным снарядом стольких накроют… Он был прав, и я потребовал от сопровождавших спуститься в надежный подвал соседнего дома, а командира полка заниматься своими делами. Тот ушел, оставив на первом этаже на всякий случай отделение автоматчиков. А на чердаке со мной - комбат, телефонисты, артиллерийские наблюдатели и застенчивый юноша-лейтенант, командир приданного танкового взвода.

Обо мне «хозяева» позаботились. Предложили место у слухового окна на диване, принесенном из комнат. Укрыли колени теплым ковриком. Спрашивали, не нужно ли еще чего-нибудь, с определенным намеком. Я ответил: стопка после боя, а сейчас только хороший бинокль. И пусть не обращают внимания, делают то, что делали бы без меня. Они так и поступили. Капитан уточнял с каким-то старшиной, сколько тот доставит завтра патронов. Артиллеристы определяли ориентиры, согласовывали их по телефону с батареями. Телефонист, приглушив голос и косясь на меня, жаловался кому-то, что опять, третий раз подряд, не получил «наркомовские» сто грамм. А день между тем заканчивался, близились сумерки. Я спросил капитана: успеет ли до полуночи взять завод?

Куда он денется, - ответил командир батальона. - Вчера ферму, сегодня это заведение, завтра железнодорожную станцию… Сработаем. - Глянул на часы. - Отдохнули мои. Скоро подойдут.

Через несколько минут действительно тремя группами, тремя ротами, подошли бойцы. В шинелях, в ватниках, кое-кто успел уже обзавестись белым маскхалатом. Две роты привычно, без команд, растворились на рубеже, среди руин, в подвалах, в домах. Третья задержалась за стеной большого кирпичного, выгоревшего изнутри дома. Бойцы перекурили, проверили обувку, оружие. Рассыпались в реденькую цепь, метров на пятнадцать один от другого, и вышли в поле. Офицеры, одинаково с рядовыми одетые и в общей линии, - не различишь, не выбьешь.

Заработали немецкие минометы. Но такой жидкой цепи урон нанести трудно, да к тому же минометчиков сразу, нащупали наши пушкари, ударили на подавление. Ответила вражья батарея. Бухнули танковые орудия. Густел пулеметный треск. Бойцы двигались короткими перебежками. Многие лежали не шевелясь. Было такое впечатление, что немцы выкосили роту и только сгущавшиеся сумерки укроют, спасут уцелевших. Все ярче становились вспышки выстрелов, и от этого казалось, что их - все больше. А капитан будто забыл про свою перебитую роту, уточнял с танкистом, куда выдвинуть машины, намечал маршруты артиллеристам, чтобы сопровождали пехоту колесами и били прямой наводкой. Все он делал правильно, однако я не выдержал и посоветовал спасти остатки гибнувшей под огнем роты. "Какие остатки?! - удивился капитан. - Они огонь вызвали на себя, оборону немца раскрыли, а теперь лежат, покуривают в кулаки. Ждут, когда огневые точки подавим и весь батальон в атаку пойдет. Сегодня не холодно, не простудятся".

Вот так-то, не сорок первый год. О простуде задумывались.

Дальше все было деловито и просто. Немецкие пулеметы были уничтожены нашими артиллеристами в самом начале атаки. Такая же участь постигла вражескую батарею и два оказавшихся у немцев танка. Батальон обошел справа и слева минное поле перед заводом и выбил фашистов с их рубежа. Бой продолжался всего лишь полтора часа. Наши потери: трое убитых, двое отправлены в госпиталь, двое «легких» остались в строю. Торопыга-лейтенант на бегу ногу вывихнул. И один танк все же сумели подбить немцы. А в общем эта атака никак не сравнима была с атаками под Наро-Фоминском. И немец был не тот, и, главное, наши были совсем другими. В полном смысле брали не числом, а уменьем. Но в моей памяти и тот, и другой бой связаны неразрывно. По контрасту, наверное…

Главная Энциклопедия Словари Подробнее

ОФИЦЕР ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА (О. ГШ)

1) в рус. армии и армиях ряда европ. гос-в (Австро-Венгрии, Великобритании, Германии, Франции) со 2-й пол. 18 в. - офицер, окончивший Акад. Генштаба и причисленный к Генштабу. О. ГШ замещали соответств. должности в центр. органах воен. упр. и нижестоящих штабах. Составляли обособл. корпус офицеров, выделялись из общего порядка прохождения воен. службы, имели особенности в форме одежды, преимущества в службе и др.; 2) в Кр. Армии в Вел. Отеч. войну - представитель Генштаба в войсках. В функции входило: информирование Генштаба об обстановке, проверка выполнения приказов и директив, оказание помощи штабам и др. До июня 1943 существовала самостоят. группа О. ГШ, до янв. 1946 корпус офицеров - представителей Генштаба (126 чел.); 3) в ВС РФ – неофиц. название офицеров, проходящих службу в управлениях Генштаба ВС. Установлены нарукав. знаки различия по принадлежности к Генштабу ВС РФ и знак отличия О.ГШ.

Каждый из крупных военных начальников имеет особый штаб, с помощью которого он управляет войсками. При нормальных условиях работа распределяется следующим образом: штаб собирает все необходимые сведения о местности и противнике; на основании этого начальник принимает известный план действий; штаб разрабатывает этот план в деталях и затем, в целом ряде распоряжений, передает волю начальника войскам. Таким образом, на долю штабов выпадает главным образом техника военного искусства.

В столь практическом деле, как война, значение этой техники огромно. Неумело произведенная разведка, неправильно составленный расчет походного движения, неточность в редакции приказаний, ошибки в организации сторожевой службы... каждая из этих технических частностей, при известных условиях, может погубить самый лучший план. Хороший штаб должен работать без суеты и трений, с точностью часового механизма.

Для этого от офицеров генерального штаба требуются не только обширные и разнообразные знания, но также серьезная предварительная практика в "вождении войск" как на театре войны, так и на поле сражения. Эта практика должна выработать в них известный навык, своего рода рутину. В самые критические моменты войны офицер генерального штаба, даже отвлекаемый другими вопросами, должен совершенно машинально, как бы рефлективно, принять меры для обеспечения флангов, установления связи, организации донесений, прикрытия обозов и т.п.

Таковы те требования, которые война предъявляет к генеральному штабу, а между тем у нас никто его не готовит к этому. Обычная служба офицеров генерального штаба не только в центральных управлениях, но и в войсковых штабах сводится к бюрократической, даже просто канцелярской переписке, не имеющей ничего общего с военным искусством. Маневры крупными частями чрезвычайно редки и дают, особенно в смысле штабной службы, ничтожную практику. Тактические занятия и полевые поездки сведены к простой проформе. Военная игра применяется чрезвычайно редко и преследует совсем другие цели.

Итак, деятельность мирного времени совершенно не подготовляет наш генеральный штаб к тому, что ему придется делать на войне.

Затем, в свободное от службы время наши офицеры генерального штаба имеют весьма мало побудительных причин заниматься своей специальностью. Попав по окончании академии в генеральный штаб, они заносятся в особую книгу по старшинству чинов. Производство их до чина полковника включительно идет строго по порядку. Затем, те полковники, которым удалось избегнуть командования армейским полком (пристроившись к какой-нибудь центральной петербургской канцелярии или попав на генеральское место, хотя бы в другом ведомстве), производятся в генералы на 4-6 лет раньше своих товарищей, командовавших полками. При дальнейшем движении места начальников дивизий и командиров корпусов обыкновенно даются по старшинству, а назначение на высшие посты и на специальные должности генерального штаба делается по избранию, причем основанием для выбора служат главным образом связи, а затем "ум" и "тактичность", понимаемые в том своеобразном смысле, как это было разобрано мною в одной из предыдущих статей.

Таким образом, каждому офицеру генерального штаба, если только в карьере его не произошло какой-либо исключительной пертурбации, обеспечено место начальника дивизии; офицер же, окончивший академию своевременно (т.е. 24-25 лет), может смело рассчитывать на должность командира корпуса.

Несколько лет тому назад на больших маневрах некий генерал генерального штаба, известный еще раньше своей бездарностью будучи начальником штаба одной из маневрировавших армий, обнаружил совершенное незнание дела. Присутствовавший на маневрах начальник главного штаба выразился, что за такие действия ему стыдно перед иностранными военными агентами. Тем не менее вскоре после маневров сей генерал был произведен в следующий чин и получил дивизию. Затем, когда несколько месяцев спустя его дивизия была мобилизована для отправления на войну, то он просил освободить его от командования. Казалось бы, что после этого он будет немедленно уволен в отставку. Ничуть не бывало, ему тотчас же дали другую дивизию, оставшуюся в России!!! Мало того, как нам известно, этот генерал, доказавший свою бездарность, полное незнание дела и отсутствие чувства долга, был зачислен кандидатом на высшую должность, которая по идее должна предоставляться лишь выдающимся офицерам генерального штаба.

Такого рода факты происходили и во время войны - генералы генерального штаба, выгнанные из армии за полною непригодностью, по возвращении в Россию получили соответствующие, а иногда и высшие назначения.

До сих пор одно лишь свойство могло испортить нормальную карьеру офицера генерального штаба: это - "самостоятельность". Начальство боялось "независимых и талантливых людей", а некоторые товарищи (особенно из бездарных академических профессоров) устраивали им форменный бойкот.

Так обстояло дело в генеральном штабе до последнего времени, что будет дальше, пока неизвестно.

Указанная обеспеченность карьеры отнимает у заурядного человека стимул к самостоятельной работе, а так как, сверх того, академия всеми приемами своего преподавания сумела внушить большинству своих учеников отвращение к военной науке, то офицеры генерального штаба, за редкими исключениями, мало следят за развитием столь быстро совершенствующегося военного дела.

Отбыв свою обыденную службу, большинство их занимается винтом и светскими развлечениями; некоторые же увлекаются каким-либо посторонним делом, например - разведением пальм, астрономией, свиноводством, этнографией, сельским хозяйством и т.п., причем в указанных специальностях достигают иногда громкой известности. В столицах офицеры генерального штаба, нуждающиеся в средствах, занимаются еще разнообразными кустарными промыслами в виде: непомерного числа уроков в военно-учебных заведениях, подготовки вольноопределяющихся, сочинения разных руководств, справочных книжек, наставлений и т.п.

Нет ничего удивительного, что при описанной обстановке некоторые офицеры нашего генерального штаба лет через десять по окончании академии в смысле специальной подготовки стоят ниже иного толкового строевого офицера, который хотя также мало следит за развитием военного дела, но по крайней мере знает быт и потребности войск. Армия не может не видеть этого и потому считает несправедливостью те крупные привилегии, которые предоставлены офицерам генерального штаба безотносительно к их природным способностям и действительным знаниям только за то, что они когда-то окончили академию. Этим прежде всего объясняется недружелюбное отношение строевых офицеров к генеральному штабу, которое еще более усиливается вследствие того высокомерия, коим заражены иные представители этой корпорации.

Из очерченных выше условий научной и служебной подготовки видно, что наш генеральный штаб не мог во время последней войны функционировать правильно. Для этого (признаемся в этом откровенно) всем нам недоставало знания современного военного дела и в особенности выработанной техники в трудном деле "вождения войск".

Кроме того, у некоторых офицеров генерального штаба не было и любви к своей профессии. В такую исключительно интересную с точки зрения военного искусства кампанию они стремились устраиваться в тылу, на разных выгодных административных и канцелярских должностях, в большинстве случаев даже не имевших никакого отношения к специальности генерального штаба

Тем выше заслуга тех членов нашей корпорации, которые не последовали этому соблазнительному примеру, а наоборот, при всяком удобном случае (даже тогда, когда они не обязаны были этого делать) рвались к войскам, в сферу боевой опасности и из коих многие, как, например, доблестный Запольский, Жданов, Иолшин, своею жизнью заплатили за любовь к родине и преданность военному делу.

Что касается академии, то она имела на сухопутном театре войны четырех представителей: первый из них командовал дивизией, тотчас же по прибытии бежавшей под Ляояном, что было одной из главнейших причин потери этого сражения; второй, будучи профессором тактики, исполнял во время войны чисто канцелярские обязанности, для чего можно было назначить любого статского советника; третий (нужно думать - лично совершенно неповинный) тем не менее по своему служебному положению является одним из ответственных лиц за организацию беспорядка на правом фланге нашей армии во время несчастного сражения под Мукденом; про четвертого (насколько правильно - не знаю) такой бесспорно боевой генерал, как Церпицкий, говорит: "Был здесь светило нашей академии генерального штаба, оказавшийся совершенно бездарным трусом... в конце концов его никто не хотел держать в отряде, и он возвратился в Петербург, где тотчас же был произведен в генералы и начал насаждать свою бездарность и пошлость".

Что касается главных академических схоластиков, то они остались в Петербурге и под гром наших поражений продолжали по-прежнему читать свои жалкие, безжизненные курсы.

Для устранения обнаружившихся во время войны недостатков нашего генерального штаба, на мой взгляд, следовало бы сделать следующее:

1) Освободить офицеров генерального штаба от канцелярщины и приблизить их к войскам.

2) Увеличить до возможного предела число маневров, причем во время производства их особенно тщательно проверять работу штабов.

3) Широко применять, специально для офицеров генерального штаба, полевые поездки и военную игру, на которых требовать педантического выполнения всех тех работ, кои производились бы в соответствующих штабах при военной обстановке.

4) Лишить генеральный штаб его теперешней спокойной и обеспеченной карьеры; талантливых, преданных военному делу и следящих за его развитием офицеров продвигать вперед; не удовлетворяющих своему назначению без малейшего колебания отчислять в строй и даже совсем увольнять от службы.

5) Закрыть офицерам генерального штаба всякие боковые пути. Тот, кто хочет управлять почтами и телеграфами или быть почетным опекуном, пусть снимет военный мундир.

Всякая крупная реформа в генеральном штабе до сих пор тормозилась отсутствием центрального объединяющего органа. В настоящее время, с созданием особого управления генерального штаба, эта причина исчезла, и русская армия вправе рассчитывать на то, что ее "мозг" будет подвергнут радикальному лечению.